По крайней мере, на славу ей было наплевать! Я имел дело с весьма здравомыслящей девочкой… Немного подумав, я произнес:
— Ну что же, когда-то я предлагал Медине подписывать мои статьи псевдонимом «Циклоп». Как ты его находишь?
— Звучит несколько старомодно. К тому же Торазофф предпочитает какое-нибудь нормальное имя. Ему не нравятся статьи, которых автор словно боится.
— В таком случае…
Эмма призадумалась. Я поглядывал на нее в полной уверенности, что нужное имя она отыщет быстрее меня. И действительно, вскоре ее глаза искрились, словно шампанское в хрустальном бокале.
— Когда я была ребенком, я прочитала роман, главным героем которого был прекрасный белокурый юноша. Я по уши влюбилась в этот образ. А звали его, если не ошибаюсь, Эрве Гино. Что, если мы остановимся на этом имени?
— Ну вот, ты уже начинаешь мне изменять, Эмма, пусть даже и с детскими мечтами. — Мне стало немного грустно.
— Ну неужели ты не понимаешь, Жеф, что именно благодаря тебе эти мечты становятся явью? Ведь это же ты — Эрве Гино.
— Да, действительно…
— В таком случае…
— Ты, как всегда, права, мой ангел! Твое счастье, что ты не только умна, но и красива, иначе мужчины возненавидели бы тебя.
Эмма улыбнулась. Ее щеки раскраснелись. От нее исходил чудный аромат цветочных духов.
— Мне кажется, мы будем очень счастливы, Жеф!
— При условии, что я тебе не надоем через неделю…
— Как ты смеешь это говорить! До твоего появления в этом доме я прозябала, не зная, что на свете есть солнце, а ты, Жеф, распахнул ставни…
3
Под именем Эрве Гино начался третий этап моей карьеры. На сей раз псевдоним меня не раздражал, я с радостью сменил имя. В результате этой перемены я словно приобрел новый гражданский статус, частью которого была Эмма.
Я писал с большим подъемом и вдохновением. Сюжеты роились в моей голове, мне оставалось лишь облачить их в подходящую форму. Рожденные мной статьи Эмма перепечатывала на машинке, с удовольствием играя роль моей помощницы. Всей душой я радовался тому, что мы с ней образуем творческую группу, в которой я являюсь направляющей силой, что, наконец, завершились мои одинокие блуждания по миру. Когда она отправлялась в редакцию, я принимался за домашние дела. Если раньше я почитал ниже своего достоинства сварить яйцо или развести огонь в печи, то теперь я с радостью готовил несложные блюда, натирал полы в ее отсутствие… Новое положение все больше и больше увлекало Эмму. Она постепенно приобретала в газете определенный вес и была вынуждена много времени проводить в редакции, присутствовать на заседаниях у директора или посещать приемы.
Поначалу я тосковал, разлучаясь с ней по вечерам, но постепенно привык и даже стал находить определенную прелесть в ожидании любимой женщины. Все это придавало нашей любви дополнительную таинственность. К ее возвращению в доме царил идеальный порядок. И каждый раз она награждала меня полным восторга взглядом, который с лихвой окупал все мои усилия.
* * *
В один из вечеров Эмма вернулась домой раньше обычного. Она выглядела слегка озабоченной. Я не на шутку забеспокоился.
— Неприятности, Эмма?
— Не совсем, но я в полной растерянности, Жеф!
— Что случилось?
— Сегодня вечером я должна уйти…
Она казалась грустной. Впервые ее лицо выглядело слегка увядшим, под лихорадочно блестевшими глазами пролегли круги.
— Куда ты собираешься?
— Честное слово, у меня нет ни малейшего желания, но каждую неделю редакция устраивает вечеринки для сотрудников. До сих пор я отказывалась под предлогом траура. Но сегодня главный редактор особенно настаивал, уверяя, что мой отказ оскорбляет коллег. Пришлось принять приглашение…
Она с плачем бросилась мне на шею.
— Я не хочу туда идти!
— В таком случае, оставайся дома!
— Но я же дала обещание! Теперь уже поздно идти на попятную…
Эмма являла собой пример чисто женской непоследовательности. Она плакала из-за необходимости тащиться куда-то на ночь глядя, но ее возмущало мое предложение остаться дома.
— В таком случае, поступай как знаешь, я не буду досаждать тебе советами!
Эмма промокнула глаза огромным, как салфетка, носовым платком, а затем поднялась к себе, чтобы переодеться. Когда она спустилась, я ахнул от изумления. Передо мной стояла молодая, уверенная в себе женщина, не имеющая ничего общего с порывистой девочкой, к которой я привык. В изысканном вечернем платье, с накинутой на плечи норковой накидкой она выглядела очень элегантно. Вечерний макияж и новая прическа изменили ее до неузнаваемости. Я не мог отвести от нее глаз.
— Ты удивительно прекрасна, Эмма!
В ответ она притворно-недоверчиво пожала плечами — жест девушки, удостоенной комплимента.
— А ты чем займешься в мое отсутствие, бедняжка?
— Буду ждать тебя, черт побери!
— Обещай мне, что поужинаешь!
— Ну конечно.
— Знаю я тебя, погрызешь немного сыра на кухне, и все. Я хочу, чтобы ты приготовил себе ужин, Жеф!
— Хорошо, я накрою себе стол, как в ресторане.
Она поцеловала меня и вышла из дома в темный холодный вечер. Выпавший утром снег растаял, его грязно-белые следы виднелись лишь на крышах домов да на верхушках каштанов. Эмма села в машину и уехала. Мне почудилось, что на мир опустилась великая печаль. Мое сердце ледяной рукой вновь сдавило жестокое, беспощадное одиночество. Дом стал выглядеть враждебно, огонь в камине перестал быть огнем радости.
Я отправился на кухню, чтобы немного поесть, как обещал, но кусок не лез в горло. После «трапезы» я включил телевизор, поскольку к завтрашнему дню предстояло написать «нашу» телекритику. Передача, посвященная цирковому представлению, была сделана очень удачно, но мне не доставляли ни малейшего удовольствия выкрутасы акробатов, жонглеров и иллюзионистов. Я равнодушно взирал на голубей, вылетавших из рукавов, задыхаясь перед экраном телевизора, словно меня заперли в темной тюремной камере, единственным выходом из которой был мерцающий прямоугольник. Не в силах более выносить замкнутого пространства, я выключил телевизор и решил выйти на улицу. Через стеклянную дверь, ведущую на веранду, виднелось свинцовое небо, набухшее от готового обрушиться на город снега. Сделав над собой усилие, я шагнул в тоскливую зимнюю ночь.
Было холодно. В неподвижном воздухе пахло трагедией. Природа словно застыла от ужаса. Мрачное безмолвие нарушалось лишь легким позвякиванием обледенелых ветвей.
Несколько раз глубоко вдохнув, я наполнил легкие морозным воздухом, надеясь, что это придаст мне сил, и, едва передвигая ватные ноги, вышел за ворота. Улица узкой прямой лентой тянулась между двух рядов уютных домиков, в окнах которых маняще горел свет. Не было видно ни единой живой души. Я ощутил себя всеми забытым и покинутым, мечтая о том, чтобы мимо пробежала хотя бы собака или любое другое живое существо, но моими спутниками оставались лишь зимнее безмолвие да вязкая, обволакивающая пустота.
Я направился по тротуару вдоль домов, тщетно пытаясь уловить знакомые звуки. Изредка доносившиеся до меня шумы, казалось, исходили из других миров, я их не узнавал, они напоминали загробные голоса.
В этом пустынном пространстве я преодолел несколько сот метров, а затем мне в голову вдруг пришла мысль, что Эмма уже вернулась.
Я поспешил обратно. Мимо меня, мерцая фарами, проехала, направляясь из центра города, машина. Когда я убедился, что это не автомобиль Эммы, во мне как будто что-то сломалось. Весь холод ночи сконцентрировался в моей груди, и я застыл под прикрытием сумерек.
Из окошка медленно двигавшегося вдоль улицы автомобиля высунулась голова мужчины, который, судя по всему, силился отыскать нужный ему номер дома. Все замедляя ход, автомобиль, наконец, остановился перед нашей оградой. Человек, разглядывавший номера, вышел и направился к дому. Оставшийся в машине водитель закурил. Мужчина, засунув руки в карманы, принялся внимательно изучать наши окна. Судя по поднятому воротнику пальто и надвинутой низко на лоб шляпе, это мог быть либо полицейский, либо гангстер. Я сразу же догадался, что явились по мою душу. В массивной спине незнакомца чувствовалось нечто решительное и угрожающее. Я спрятался за дерево и старался не дышать, чтобы не выдать своего присутствия. Странный тип, еще немного подождав, вернулся к машине.
— Ну что? — услышал я вопрос водителя.
— В доме горит свет.
В морозом неподвижном воздухе до меня отчетливо доносилось каждое их слово.
— Значит, там еще кто-то остался, — прокомментировал водитель, — ведь дамочка ушла.
— Возможно.
— Может, стоит проверить?
— Еще чего, этого мы делать не нанимались!
